Каолн осторожно заметила:

— У тебя есть две дочери.

— Одна замужем, а вторая сбежала из дому, — кивнула Роника. — Могу ли я пообещать тебе то, чем не в силах распорядиться?

— Так Альтия ушла из семьи?

Роника снова кивнула, ощутив знакомую боль. Боль неизвестности. Величайшее проклятие любой семьи, в которой есть моряки. Однажды кто-нибудь из них попросту пропадает, и домашние так и остаются в неведении, что за судьба его постигла…

— Я обязана задать этот вопрос… — Голос Каолн прозвучал почти виновато. — Того требует мой долг перед семейством. Не станет ли Альтия скрываться, не пустится ли в бега, дабы избежать исполнения нашего договора?

— Ты в самом деле должна была спросить, и потому я не стану таить обиды. — Как бы то ни было, Роника с большим трудом удержалась от леденящего тона. — Моя дочь Альтия — до мозга костей уроженка Удачного. Она пойдет на смерть, но не допустит нарушения семейного слова. Где бы она теперь не была, коли она жива — это значит, она связана договором. И она знает об этом. Если ты сочтешь нужным истребовать залог, и она об этом прослышит — она явится во исполнение клятвы.

— Так я и предполагала. — Голос Каолн вновь потеплел. Но дело есть дело, и она продолжала: — Еще у тебя есть два внука и внучка, и они связаны договором ничуть не в меньшей степени, нежели она. У меня у самой два внука и внучка. И брачный возраст для них уже не за горами.

Роника тряхнула головой и выдавила смешок:

— Мои внуки еще слишком малы. Придется ждать годы, пока девочка станет невестой, а мальчики — женихами. Единственный, кто скоро повзрослеет, ушел в море с отцом. И к тому же он посвящен Са согласно обету, — добавила она. — Вновь повторяю: могу и я пообещать тебе то, чем не в силах распорядиться?

Каолн возразила:

— Совсем недавно ты с готовностью предлагала мне золото, которого у тебя покамест нет и в помине. Но будьто звонкая монета или живая жизнь — все дело в сроках, когда этот долг необходимо выплатить. И если мы изъявим желание обождать и позволить тебе самой установить время выплаты, ты, возможно, скорее придешь с нами к согласию о том, какова должна быть эта плата?

Роника взяла свою чашку. Та была пуста. Она поднялась и вежливо спросила:

— Согреть еще чаю?

— Если только он закипит быстро, — ответила Каолн. — Ибо рассвет не станет ждать, пока мы окончим наш торг, Роника. Сделка должна быть заключена — и как можно скорее. Совсем ни к чему, чтобы меня застали разгуливающей по Удачному средь бела дня. Слишком много развелось невежественного люда, который понятия не имеет о старинных договоренностях, связывающих нас воедино.

— Конечно. Конечно. — Роника вновь опустилась на стул. И мстительно пожелала, чтобы рядом с ней вдруг оказалась Кефрия. Воистину ей по праву можно было здесь быть, ведь это она теперь распоряжалась достоянием Вестритов, а вовсе не Роника. Пусть-ка попробовала бы справиться, интересно, что бы у нее получилось… Подумав так, Роника ощутила новую волну холода, прокатившуюся по спине. В глубине души она заранее знала, как именно поступила бы ее дочь. Спихнула бы принятие решения Кайлу. А тот ни малейшего понятия не имел, какие на кону были ставки. Он знать не знал о древних заветах, но даже если бы ему все рассказали, — Роника весьма сомневалась, что он проникся бы их значимостью. Не-ет, он увидел бы тут всего лишь самую обычную сделку. Он из тех, кто брезгует жителями Дождевых Чащоб и согласен иметь с ними дело, только если оно сулит изрядные барыши. Ему все равно, чем в действительности им обязан Удачный. В общем, Кефрия отдаст Кайлу в руки судьбу всей семьи… А тот поведет себя так, словно по мелочи на рынке торгуется.

Осознав это, Роника перешагнула некую черту. Непростым был этот шаг, ибо она собиралась принести в жертву честь. Но что такое честь, если надо защитить свою семью и сдержать слово? Если для этого понадобится обмануть и солгать — значит, и быть по сему. Кажется, еще никогда в жизни она столь хладнокровно не обдумывала поступок, который внутренне воспринимала как неправедный. Но ведь и перед лицом столь жестокого выбора она никогда еще не оказывалась… Она испытала миг самого черного отчаяния, когда ее душа воззвала к Ефрону — к тому, кто всегда стоял у нее за спиной, поддерживая решения, которые она принимала, к тому, чья вера в ее разум придавала ей столько сил и отваги. Ах, как же ей сейчас его не хватало!..

Она подняла взгляд и всмотрелась в полускрытые чешуями глаза Каолн.

— Можно ли и мне слегка сманеврировать? — просто спросила она. Чуть-чуть помолчала… и принялась поднимать ставки, рассчитывая соблазнить свою гостью: — Следующая выплата у нас в середине зимы, так ведь?

Каолн молча кивнула.

— В качестве обычной выплаты я должна отсчитать тебе двенадцать мер золота…

И вновь — согласный кивок. Роника воспользовалась излюбленной тактикой Ефрона при заключении сделок. Кто согласится с тобой сто раз, скажет «да» и на сто первый. Причем еще прежде, чем сообразит, что к чему.

— А еще я должна буду выплатить две меры, которые задолжала сегодня. И к ним еще две как пени за эту задержку.

Роника постаралась, чтобы голос остался ровным и безразличным, когда она называла невероятную сумму. И улыбнулась Каолн.

Та улыбнулась в ответ:

— И если у тебя их не будет, мы вернемся к первоначальному установлению, — сказала она. — Гласящему: «долг платежом красен, будь то звонкое золото или живая жизнь». И тогда в мою семью из твоей перейдет либо твоя дочь, либо кто-то из внуков.

Вот и все. Дальше торговаться было бессмысленно. Все уже было обговорено годы назад, еще при бабушке Ефрона. Ни одному купеческому семейству и в страшном сне не приснилось бы пересматривать залог, данный кем-либо из предков. Роника лишь чопорно кивнула. И спросила, тщательно подбирая слова, ибо они в свою очередь должны были связать ее гостью:

— Стало быть, если в следующем году я соберу шестнадцать полновесных мер золота, это будет принято в качестве платы?

Каолн протянула ей раскрытую ладонь — знак заключения сделки. Бугры, борозды и наросты, покрывавшие ее пальцы и тыльную сторону кисти показались Ронике губчатой резиной. Женщины пожали руки друг другу, скрепляя свое новое соглашение. Каолн поднялась.

— Роника из торгового семейства Вестрит, я еще раз благодарю тебя за праведность в ремесле. И за гостеприимство, которое ты мне оказала.

— Каолн из семейства Фьестрю, что из Дождевых Чащоб, я рада, что мне довелось принимать тебя в своем доме и вести с тобою дела. Семья к семье, кровь с кровью. Попрощаемся же до новой встречи.

— Семья к семье, кровь с кровью. Всего тебе доброго.

Древняя формула прощания завершила и переговоры, и сам визит. Каолн вновь надела летний плащ, снятый ею при входе. И глубоко надвинула капюшон — так, что черты лица невозможно было разглядеть, лишь бледно-лиловые огоньки глаз. Потом и их скрыла кружевная вуаль. Настал черед свободно скроенных перчаток, призванных спрятать изуродованные руки Каолн. И тут она позволила себе отступить от традиции.

— Судьба, — проговорила она, опустив глаза, — которая может ждать у нас твоего отпрыска, не так уж страшна, как думают некоторые. Любого Вестрита, вошедшего под мой кров, я стану оберегать столь же бережно, как оберегаю нашу с тобой дружбу. Я ведь сама, как ты знаешь, родилась в Удачном. Быть может, я и переменилась таким образом, что ни один мужчина ваших кровей больше не посмотрит на меня без содрогания… но ты знай, что несчастна я не была. У меня был муж, который не мог на меня надышаться, и я родила дитя, которое в свою очередь подарило мне троих внуков. Что же касается уродств плоти… Думается мне, многие женщины Удачного платят гораздо большую цену за гладкую кожу и «нормальный человеческий» цвет глаз и волос. А посему… Если все же твои молитвы не будут услышаны и зимой я заберу у тебя кого-то из младших родственников… Знай, что его или ее буду всячески баловать и любить. И не в последнюю очередь оттого, что он или она будет происходить из благородного рода Вестритов. Свежая кровь, которую они нам принесут, — это важно, но это не главное.