Он вытащил из рукава обширный носовой платок и вытер покрытый испариной лоб. Малта отметила про себя, что на нем были синие штаны и камзол — все те же, что он надевал и в прошлом году, и в позапрошлом. Костюм был явно тесноват в талии, а внутри кареты попахивало кедром: наверняка этот камзол так и провалялся в сундуке со времени прошлого бала. «И он еще осмеливается меня поучать по части модной одежды!!!»

— Это платье, — сказала Малта, — мне сшили на заказ! Специально для сегодняшнего бала!.. На деньги, которые мне папа именно с этой целью оставил!.. Так что совсем даже он не рассердится, узнав, что я их потратила так, как он сам предложил!.. А вот зачем ты похитил его дочку прямо на улице и куда-то ее против ее воли повез — этим он точно поинтересуется!..

Она много лет знала Давада. Ей было отлично известно, как легко он шел на попятный, стоило ее бабушке повысить на него голос. Малта очень ждала, что и у нее получится так же… К ее немалому удивлению и досаде, Давад только фыркнул.

— Пусть, пусть придет и спросит меня, когда возвратится. И я ему расскажу, как пытался спасти ваше доброе имя. Неужели у тебя никакого стыда нет, Малта Вестрит?… Сопливая девчонка… одеваешься, как самая настоящая… хм… Да еще и смеешь явиться в таком виде на бал!.. Теперь остается только молить Са, чтобы оказалось, что больше никто тебя не узнал. И, что бы ты тут мне ни задвигала — нипочем не поверю, что твои мама с бабушкой хоть отдаленно подозревали об этом платье и о том, что ты собралась на бал… в то время, когда порядочной девочке следовало бы носить траур по дедушке!

И на это тоже она могла бы ответить достойно. Причем дюжиной способов. Через неделю она придумает множество вариантов и даже будет в точности знать, как именно следовало бы произнести тот или иной. Но… все это позже. А в тот момент в голову ей не пришло ни единого толкового слова, и она молчала, снедаемая беспомощной яростью, а карета, покачиваясь, неумолимо несла ее домой.

Когда они прибыли, Малта не стала дожидаться, пока Давад вылезет из кареты, — протолкалась мимо него и первая поспешила к знакомой двери. К сожалению, при этом за дверцу экипажа зацепилась кисточка на юбке. Малта услышала звук рвущейся ткани и обернулась с восклицанием отчаяния… слишком поздно! Кисточка, а с нею кусок зеленого шелка в руку длиной уже свисали с дверцы. Давад мельком посмотрел на утраченный лоскут — и захлопнул дверцу, как припечатал. Прошел мимо Малты к двери дома и громко позвонил, призывая слуг.

Ему ответила Нана… «О Са, почему именно Нана?» Старая нянька сердито уставилась на Давада. Потом — на Малту, которая ответила на ее взгляд со всем возможным высокомерием. На мгновение Нана приняла вид оскорбленный и недоумевающий… Потом ахнула от ужаса. И завизжала:

— Малта!.. Это ты или не ты? Что ты наделала!.. Что же ты наделала!..

На эти вопли, естественно, немедля сбежался весь дом. Сперва появилась мать — и буквально расстреляла Давада Рестара негодующими вопросами, ни на один из которых он не сумел ответить. Потом выплыла бабушка — в ночной рубашке и халате, с волосами, увязанными в ночной платок. Для начала она отругала Кефрию за шум и крик, поднятый посреди ночи… При виде внучки бабушка внезапно покрылась бледностью. И сразу отпустила всех слуг, кроме Наны, да и ту отправила готовить чай. Потом бабушка крепко ухватила Малту за запястье и потащила ее через зал в комнату, которая была раньше дедушкиным кабинетом. Вот все собрались внутри, в том числе Кефрия и Давад… и только тогда бабушка обратилась к Малте.

— Изволь объясниться! — приказала она.

Малта выпрямилась:

— Я очень хотела пойти на бал Подношения. Папа сказал, что мне можно! И притом — во взрослом бальном платье, достойном молодой женщины! Я не сделала ничего такого, чего стоило бы стыдиться!

И сама залюбовалась достоинством, с которым все это выговорила.

Бабушка Роника поджала бледные губы… Когда она заговорила, в ее голосе прозвенел лед.

— Значит, — сказала она, — ты и на деле такая же пустоголовая, как на вид. — И она отвернулась от Малты, явно перестав обращать на нее какое-либо внимание: — Ох, Давад, как же мне отблагодарить тебя за то, что вовремя притащил паршивку домой? Надеюсь только, что, спасая нашу репутацию, ты не слишком подмочил собственную. Много ли народу успело заметить ее… в таком виде?

Торговцу Рестару определенно сделалось не по себе:

— Немного… я надеюсь. Сервин Трелл с младшей сестрой. И еще его приятель… Хорошо бы этим и кончилось! — Он помолчал, раздумывая, говорить ли правду. Потом сказал: — Она все еще была там, когда прибыло семейство Винтальи, ну, то, что сегодня представляло Чащобы. Но, думается, они ее не заметили. Хоть раз мое толстое брюхо послужило доброму делу… — И Давад, криво усмехаясь, потер пузо. — Я спрятал ее за собой, а как только они прошли — сунул в карету… Естественно, рядом был мой лакей, — добавил он неохотно. — И другие семьи торговцев приезжали в каретах. Надеюсь, однако, что все сошло не слишком заметно! — Он помолчал, а потом с самым несчастным видом добавил: — Вы, конечно, понятия не имели, что она затеяла?…

— Лично я ничего не знала. Заявляю об этом с облегчением, но и со стыдом, — сурово ответила бабушка. И повернулась к матери Малты, причем в глазах у нее было готовое вырваться обвинение: — Кефрия! Знала ли ты, что на уме у твоей дочери? — И, прежде чем та успела ответить, продолжила: — А если не знала, то почему? Как так могло получиться?

Малта ждала, чтобы мама заломила руки и ударилась в слезы. Так всегда раньше и происходило… На сей раз Малта просчиталась.

— Как ты могла поступить так со мной? — спросила Кефрия. — За что, Малта? За что? — В ее голосе звучало неподдельное горе. — Разве я не говорила тебе, что требуется всего лишь чуть-чуть подождать? Что настанет время, и тебя должным образом представят? Введут в общество?… Что же заставило тебя… на это пойти?

Кефрия была в отчаянии. Малта на миг кое в чем усомнилась… но только на миг.

— Я очень хотела пойти на бал праздника урожая. Я говорила тебе! Много-много раз говорила! Я очень просилась, умоляла, чтобы меня пустили! Только кто меня слушал! Даже после того, как папа разрешил мне пойти и сказал, что у меня будет настоящее платье!.. — Тут Малта помедлила, ожидая, что мать кивнет и тем подтвердит данное ей обещание. Но Кефрия лишь смотрела на нее в молчаливом остолбенении, и Малта перешла на крик: — Удивляешься? Ну и поделом тебе! Я просто сделала то, что папа мне разрешил!..

Что-то переменилось в лице Кефрии. Очень нехорошо переменилось.

— Знала бы ты, до чего мне охота прямо сейчас по щекам тебя отхлестать… так что лучше говори-ка повежливей, девка!

Никогда прежде мать не говорила с ней в таком тоне. «Девка»! Вот как, значит, она ее назвала! Точно Малта была ей не дочерью, а служанкой!..

— Ну так отхлещи!.. — в ярости взвизгнула Малта. — И так уже мне весь вечер испортили, как только могли! Давай, поколоти меня прямо здесь, у всех на глазах! И покончим с этим!..

Какие блистательные планы пошли прахом, какие сладкие мечты оказались безжалостно втоптаны в грязь… Можно ли вообще после этого жить?

Давад Рестар так и заерзал на стуле.

— Я, пожалуй, пойду… — буркнул он торопливо. И поднялся.

— Да ладно, сядь ты, Давад, — вздохнула бабушка устало. — Сейчас чай принесут. Хоть чаем-то можем мы тебя попоить за то, что ты всех нас сегодня спас?… И, пожалуйста, не смущайся театральными истериками моей внучки. Неплохо, конечно, было бы задать Малте какую следует взбучку — небось всем стало бы легче. Только мы никогда еще до такого не опускались… пока.

Она скупо улыбнулась торговцу Рестару и взяла его за руку. Отвела противного толстяка назад к его стулу, и он послушно уселся. Малту чуть не стошнило… Да как могли они настолько не брезговать старикашкой — с его лысиной, блестящей от обильного пота, и плохо сидящей, давным-давно вышедшей из моды одеждой?… Как могли они еще и благодарить его за ее унижение?!