— Кефрия! — Ронику больно ужалили бессердечные слова старшей дочки. Ее сестра пропала неизвестно куда — а она только и могла что ревновать к ней мать и нянчиться со своей ревностью! Но, хорошенько подумав, Роника неуверенно проговорила: — Ты и правда думаешь, будто я тебя совсем забросила из-за того, что Альтия исчезла?

— Ты почти со мной не разговариваешь, — заметила Кефрия. — Когда я перепутала гроссбухи, пытаясь выяснить, что же я все-таки унаследовала, ты просто забрала их у меня и все подсчитала сама. Ты ведешь дом так, словно меня здесь попросту нет. А когда сегодня появился Сервин, ты немедля ринулась в битву, едва не забыв послать Рэйч уведомить меня, что происходит. Знаешь, мама… думается, если я тоже вдруг исчезну, как Альтия, никто особо и не заметит, а дела пойдут разве что лучше. У тебя так здорово все получается… — Она задохнулась и умолкла. Потом добавила: — Ты же мне в руки не даешь ничего, в чем я могла бы себя проявить.

И, торопливо подхватив кружку, от души глотнула дымящегося кофе. Она смотрела в камин, где шуршали и потрескивали угли.

Роника долго не находила слов… И тоже молча потягивала кофе. Потом проговорила, ни дать ни взять извиняясь:

— Я просто всегда ждала, что однажды ты примешь у меня все дела…

— А сама была до того занята вожжами, что позабыла меня научить, как их вообще держат. Я же только и слышала: «Не лезь, будет лучше, если я сделаю это сама». Сколько раз так бывало, не припоминаешь? Ты хоть представляла себе, какой глупой, беспомощной и никчемной я всякий раз себя чувствовала?

Застарелый гнев звучал в ее голосе.

— Нет, — ответила Роника тихо. — Не представляла. А надо было бы… Ох надо было бы… Мне жаль, Кефрия. Мне очень жаль…

Кефрия то ли фыркнула, то ли вздохнула.

— Сейчас это уже не важно, — сказала она. — Забудь. — И она покачала головой, словно перебирая про себя все, что собиралась сказать, и подыскивая слова. — Я займусь Малтой, — проговорила она негромко. И посмотрела на мать, явно ожидая возражений, но Роника молчала. И Кефрия набрала в грудь побольше воздуху: — Ты, наверное, сомневаешься, что смогу. Я сама сомневаюсь… Но намерена попробовать. И я хочу попросить тебя… Мне очень жаль, но придется это сказать. Ты только, пожалуйста, не вмешивайся. До чего бы мы с ней ни дошли, каких бы ошибок я ни наделала — не вмешивайся! Не пытайся отнять это у меня просто потому, что тебе легче сделать самой…

Роника едва нашла в себе силы выговорить:

— Хорошо, Кефрия… не буду.

Та по-прежнему смотрела в камин.

— Будешь. Обязательно вмешаешься и даже сама не заметишь… примерно как сегодня. Сегодня я, как бы выразиться, перехватила у тебя партию и играла фигурами, которые расставила ты. Но если бы я с самого начала действовала сама, я бы вообще не стала звать Малту в гостиную. Я бы сказала Сервину с Дейлой, что она занята или больна. Выставила бы их со всей вежливостью вон, не дав Малте возможности глупо улыбаться и флиртовать.

— Может, так было бы лучше, — согласилась Роника вполголоса. Слова дочери ранили ее. Она-то изо всех сил старалась думать и действовать как можно быстрее, пытаясь предотвратить катастрофу!.. И тем не менее дочь говорила правду, и не признать ее Роника не могла. Она отпила еще кофе и спросила: — Можно хоть узнать, что ты собираешься делать?

— Сама не особенно представляю, — призналась Кефрия. — Малта уже далековато зашла… и я ее уважением не очень-то пользуюсь. Быть может, у меня вовсе ничего не получится… Но кое-какие мысли о том, с чего начинать, у меня все-таки есть. Во-первых, я уберу от нее Рэйч. Больше никаких уроков этикета и танцев — пока не заслужит. А когда… если эти уроки возобновятся — я потребую, чтобы она относилась к Рэйч с таким же уважением, как Сельден — к своему наставнику. И проходить уроки будут каждый день в одно и то же время, а не тогда, когда на Малту найдет стих скуку развеять. Вздумает пропустить хоть один — будет отрабатывать его, выполняя какие-нибудь поручения… — Кефрия перевела дух. Роника молча слушала. — Если хочет иметь привилегии взрослой, пусть их зарабатывает взрослым трудом. Вот так. — Кефрия помолчала и потом взглянула матери в глаза. — И еще я заберу у тебя мои амбарные книги. Я не хочу, чтобы Малта росла в таком же неведении, как я когда-то. Вот и пусть каждую неделю подводит итоги. Да, она насажает клякс, перепортит немало страниц, наделает ошибок и не единожды будет все переписывать. Придется нам это вытерпеть… и нам с тобой, и ей. Будет вписывать цифры, складывать и вычитать, пока не научится. И она… то есть мы… мы с ней будем сопровождать тебя на встречи с оценщиками, надзирателями и купцами. Она должна научиться управлению земельными владениями и заключению сделок. — И вновь Кефрия на некоторое время умолкла, словно ожидая возражений. Но Роника не сказала ничего, и она продолжала: — На таких деловых встречах ей, конечно, придется вести себя должным образом. И одеваться, как положено подрастающей девушке. Не дешево, не вызывающе, но и не по-детски. То есть ей понадобится новая одежда, и, когда мы будем ее шить, я предполагаю заставить ее принять участие. А еще она должна выучиться готовить. И присматривать за служанками.

Кефрия называла очередное дело, которому следовало обучить Малту, и всякий раз Роника согласно кивала. Когда же Кефрия наконец высказалась и умолкла, мать взяла слово.

— Сдается мне, это разумные планы, — сказала она, — и все, что ты думаешь преподать Малте, вне всякого сомнения, пойдет ей на пользу. Вот только не думаю, чтобы она взялась за дело по своей воле. Сейчас, знаешь ли, немодно женщине вникать в подобные вещи, а уж делать их самой — и вовсе зазорно. По правде говоря, сейчас в Удачном на такие занятия смотрят как на недостойные благородных людей. Придется Малте сильно поумерить свою гордость, и вряд ли она охотно на это пойдет.

— Знаю, что не пойдет, — согласилась Кефрия. — И вот что я по этому поводу намерена предпринять. Знаю, мама, ты этого не одобришь, но, по-моему, это единственный способ подчинить ее моей воле. Так вот… Никаких больше карманных денег — кроме тех, что выдам ей я сама. Дам знать на рынки и в магазины, что наш семейный кредит на нее больше не распространяется. Унизительно, конечно, но… — Кефрия призадумалась, потом кивнула: — Да. Это и Сельдена будет точно так же касаться. Ему тоже пора начинать приучаться к ответственности. Я и так уже сожалею, что Малте всегда слишком легко доставалось все, чего ни пожелает.

Роника ответила согласным кивком, едва подавив весьма прочувствованный вздох облегчения. На столе как раз лежала целая горка счетов с печаткой Малты на них: сладости, безделушки… и бессовестно дорогостоящие духи. На самом деле Малта сорила деньгами самым непозволительным образом, но эту тему в своих разговорах с Кефрией Роника тоже до сих пор старалась не поднимать… Теперь она искренне не понимала — почему.

— Малта — твоя дочь, тебе и решать, — сказала она. — Боюсь только, нам всем нелегко с ней придется. И вот еще что… — добавила она очень неохотно. — Есть еще кое-какие дела, в которые ее необходимо ввести. Я имею в виду наш договор с семейством Фьестрю.

Кефрия подняла бровь и заметила:

— Но ведь я замужем…

И Роника исполнилась острого сочувствия к дочери. Стоило вспомнить, как она сама впервые осознала, что ее подрастающие дочурки подпадают под действие договора, заключенного много поколений назад.

— Верно, ты замужем, — тихо проговорила она. — А Альтия неизвестно где. А долги наши растут гораздо быстрее доходов… Кефрия, вспомни положения договора Вестритов. Золото или живая жизнь! Как только Малту представят обществу Удачного как девицу на выданье, она становится заложницей семейства Фьестрю… если мы не соберем золота для очередной выплаты. И… — добавила она нехотя, — в это лето у меня была недостача. Я пообещала все выплатить в середине зимы — вместе с пенями… — Ей не хватило мужества откровенно сообщить дочери, сколь велики были оговоренные пени. — А если мы не заплатим, — трудно продолжала она, — Каолн Фьестрю будет иметь полное право потребовать с нас… жизнь. Альтию, если Альтия к тому времени найдется. Либо же Малту, если Альтия не объявится.