Он увидел, как его отец повернулся к Торку и о чем-то быстро переговорил с ним. Еще он подумал, что под вечер — а было уже поздновато — у отца могло и денег не остаться на столь непредвиденную трату. Нет, наверное, что-то все же осталось, — иначе бы он уже забрал свои покупки и ушел назад на корабль. Уинтроу попробовал даже улыбнуться ему, но не мог вспомнить, как это делается. Что сейчас испытывал его отец? Ярость, облегчение, стыд, жалость?… «Какая разница», — решил Уинтроу. Отец не может увидеть его — и не купить… Или может? А что мать ему в конце концов скажет?…

«А ничего. Если ей самой не расскажут, — вдруг понял Уинтроу. — Ничего не скажет. Если, к примеру, ей передадут, что сын в Джамелии сбежал с корабля — и все…»

Плеть торговца рабами гулко хлопнула по столу:

— Продана! За десять сребреников! Забирай ее, моя милая дама… Продолжим! Кто уже выбрал покупку и готов назвать первоначальную цену? Смелее, смелее, здесь есть очень даже неплохие рабы… Посмотрите только, как крепки и мускулисты эти двое, привычные к сельскому труду! Вспомните, что весна и весенние посадки не за горами! Сделайте отличное заблаговременное приобретение!

— Отец! — снова закричал Уинтроу. — Пожалуйста!

И отшатнулся, пытаясь избегнуть наказующего удара дубинкой.

Кайл Хэвен медленно поднял руку…

— Пять грошей. За мальчишку.

По толпе прокатился смешок: такую цену иначе как оскорбительной назвать было нельзя. За пять медных грошей покупали миску супа, а не раба.

Распорядитель торгов преувеличенно отпрянул назад, прижимая руку к груди.

— Пять? Грошей?! — повторил он с притворным ужасом. И обратился к Уинтроу: — Мальчик мой, да что ж ты такого натворил, что даже папочка не хочет тебя выкупать?… Итак, предложено пять грошей! Первоначальная цена названа! Кто больше? Кто хочет купить пятигрошового невольника?

Тут из людского скопища послышался голос:

— Который из мальчишек умеет читать, писать и считать?

Уинтроу промолчал. За него услужливо отозвался надсмотрщик:

— Вот этот. Он на жреца учился. Он говорит, еще и с цветным стеклом работать умеет…

Это последнее утверждение кое-кого заставило усомниться: Уинтроу выглядел слишком юным для подобного мастерства.

— Медяк даю! — прокричал кто-то со смехом.

— Два!

— Выпрямись, — велел Уинтроу надсмотрщик. — Согнулся, как крючок!

И дополнил свои слова новым тычком.

— Три медяка, — мрачно сказал отец.

— Четыре! — откликнулся веселый молодой человек с краю толпы. Они с приятелями ухмылялись и подталкивали друг дружку локтями, поглядывая то на Уинтроу, то на его отца. Сердце Уинтроу упало… Если отец разгадает, что за игру они затеяли, — кто знает, как он может себя повести?…

— Два сребреника! — выкрикнул женский голос. Покупательница определенно считала, что такая существенная надбавка положит быстрый конец торгу. Позже Уинтроу узнал: за нового, хоть и не очень-то многообещающего, раба это была довольно низкая ставка. Но все же не пять грошей, предложенные отцом, — два сребреника были уже на границе приемлемых цен.

— Два сребреника! — подхватил торговец. — Итак, друзья и соседи, мы начинаем всерьез относиться к этому молодому человеку. Подумайте только, он пишет, читает и считает! И якобы даже умеет что-то там по стеклу, но мы не будем особо принимать это во внимание, ведь так? Во всяком случае, этот мальчик способен быть полезен в хозяйстве. Кроме того, он, видимо, подрастет — ведь не уменьшаться же ему, верно? Послушный мальчик, способный воспринимать обучение… Три? Кто сказал три?

Кто-то и вправду сказал «три», причем не отец и не смешливые юнцы. Цена за Уинтроу поднялась до пяти сребреников… после чего серьезные покупатели, качая головами, стали отказываться от дальнейшего торга и начали рассматривать остальных бедолаг на помосте. Парни, стоявшие на краю толпы, продолжали набавлять цену, и отец послал к ним Торка. Тот скроил свирепую рожу, но Уинтроу ясно видел, как он вручил юнцам горстку монет, чтобы они вышли из игры. «Ага… Так вот как это делается… И вот зачем, значит, они приходят сюда…»

Спустя недолгое время отец купил его за семь сребреников и пять медяков. Уинтроу отковали от цепи, и надсмотрщик повел его вперед, держа за наручники — в точности как повел бы корову. Его свели по ступеням и с рук на руки передали Торку. Отец даже не пожелал подойти и сам забрать его… Уинтроу испытал очень плохое предчувствие. Он протянул Торку скованные руки, думая, что тот снимет с него цепи, но Торк притворился, будто не заметил. Вместо этого он окинул Уинтроу взглядом, как если бы тот был самым обычным рабом, которого его начальник только что приобрел.

— Цветное стекло, говоришь? — фыркнул он. Надсмотрщики, покупатели и зеваки, стоявшие вокруг, разразились дружным смехом. Торк схватил наручники Уинтроу за середину цепи и поволок мальчика за собой. Уинтроу за ним едва поспевал: его ноги были по-прежнему скованы.

— Сними цепи, — сказал он Торку, как только они выбрались из толпы.

— Чтобы ты снова удрал? — хмыкнул Торк. Он гадко ухмылялся. — Еще чего!

— Ты не сказал отцу, где я, так ведь? Ты ждал! Пока меня заклеймят как раба и ему придется меня выкупать!

— Понятия не имею, о чем ты болтаешь, — отозвался Торк жизнерадостно. Настроение у него, судя по всему, было преотличнейшее. — Я бы на твоем месте благодарен был, что твой папаша достаточно долго задержался на торгах, увидел тебя и пожелал выкупить. Мы, знаешь ли, завтра в море уходим. Полностью загрузились. Сейчас пришли просто так — мало ли что в последнюю минуту обломится… А вместо приличной покупки набрели на тебя!

Уинтроу закрыл рот и преисполнился намерения больше не открывать его. Рассказать отцу, что сделал Торк?… Ох, навряд ли это было бы разумно… Ему опять скажут, что это нытье. Если вообще поверят… Уинтроу присматривался к прохожим, пытаясь увидеть отца. Что будет у того на лице? Гнев? Облегчение?… Уинтроу и сам разрывался между благодарностью и тревогой…

А потом он заприметил-таки отца. Тот стоял далеко. И на Уинтроу с Торком совсем даже не смотрел. Кажется, он торговался за двоих крестьян, которых по какой-то причине продавали вместе. Он даже и глазом не повел на своего сына, закованного в цепи…

— Мой отец там стоит, — сказал Уинтроу Торку. И упрямо попытался остановиться: — Я хочу поговорить с ним, прежде чем мы пойдем на корабль.

— Шагай, шагай, — весело подбодрил его Торк. — Вот уж не думаю, чтобы капитану хотелось с тобой говорить! — И он усмехнулся в бороду. — В действительности он, по-моему, уже отчаялся сделать из тебя толкового старпома к тому моменту, когда будет передавать капитанство Гентри. Ему кажется, я куда больше для этой должности подойду! — Это он выдал с величайшим удовлетворением, видимо полагая, что у Уинтроу челюсть отвиснет.

Уинтроу остановился:

— Я хочу поговорить с отцом. Прямо сейчас.

— Нет, — просто ответил Торк. Мужик он был здоровенный — сопротивление Уинтроу для него просто не существовало. — Мне, знаешь, все едино, пойдешь ты сам или тебя волоком тащить придется, — сообщил он мальчику. Сам он между тем поглядывал поверх голов, кого-то или что-то высматривая. — Ага! — воскликнул он. И устремился вперед, с легкостью таща Уинтроу на буксире.

Они остановились возле станка татуировщика. Тот как раз высвобождал из удавки женщину: ее качало, она едва держалась на ногах, а нетерпеливый хозяин уже тянул за наручники, понуждая несчастную немедленно куда-то идти. Татуировщик поднял глаза на Торка и кивнул. Потом ткнул подбородком в сторону Уинтроу:

— Значок Кайла Хэвена?

Они работали вместе явно далеко не впервые.

— Этому — нет, — сказал Торк, и Уинтроу тотчас испытал величайшее облегчение. Значит, здесь они приобретут колечко или безделушку — знак вольноотпущенника. Новая трата, которая определенно не прибавит отцу хорошего настроения… Уинтроу уже задумался о том, нет ли способа как-то выбелить или понемногу стереть с лица новоприобретенную наколку. Будет больно, конечно, — но уж лучше, чем весь остаток своих дней носить на своем лице этот знак! И вообще — чем скорее он оставит за спиной это несчастливое приключение, тем и лучше…