— У нас с твоей матерью важный разговор, — непререкаемо заявил Кайл. По его мнению, на этом вопрос был исчерпан, и, более не глядя на дочь, он снова повернулся к жене. — Я, знаешь ли, тут выкроил время просмотреть счета и бумаги, касающиеся наших владений на севере. Арендаторы фермы в Инглби, оказывается, последние три года не выплачивали полную ренту. Надо их выселить. Или ферму продать. Одно из двух.

Кефрия взяла свою чашку и сжала ее покрепче обеими руками. Когда ей приходилось противиться мужу, она всякий раз ужасно нервничала, и порою от этого у нее начинали дрожать руки. Она знала, что Кайл страшно этого не любил.

— Ферма в Инглби, — сказала она, — принадлежит маме. Это была часть ее приданого при замужестве. А живет там ее бывшая нянька с мужем. Оба они уже совсем старенькие. Мама всегда говорила Тэтне, что непременно о ней позаботится, так что…

Кайл так стукнул чашкой о блюдце, что чай выплеснулся на белую скатерть. И сердито, раздосадованно вздохнул.

— Вот такого рода рассуждения нас и пустят когда-нибудь по миру. Нет, Кефрия, я не против благотворительности. И я всей душой за то, чтобы хранить верность прежним друзьям. Но если твоей матери так уж приспичило позаботиться о чете старых развалин, пусть бы перевезла их сюда, разместила во флигеле, где живут слуги, и заняла каким-нибудь делом, с которым они еще способны справляться Им тут и удобней было бы, и пользу какую-никакую бы приносили. Но целую ферму им отдавать? Чтобы я понимал…

— Тэтна выросла в Инглби… — начала было Кефрия. Но тут же осеклась, испуганно ахнув: мозолистая ладонь Кайла с силой опустилась на столешницу.

— А я, — сказал он, — вырос во Фроммерсе, но там никто не подарит мне дома, когда я состарюсь и разорюсь оттого, что хозяйство как следует вести не умел! Вот что, Кефрия. Помолчи чуток и дай мне закончить то, что я тебе пытаюсь сказать. Мне отлично известно, что ферма принадлежит твоей матери. Мне известно и то, что у тебя нет права напрямую распоряжаться ее собственностью. Я просто хочу, чтобы ты передала ей мой совет. И предупредила, что деньги из наследства твоего отца на поддержание этой фермы тратиться больше не будут. Никакого больше дармового ремонта и всякого такого прочего. Если они там не могут сами себя обеспечивать, пускай все так и приходит в негодность. Ее воля. Но деньги на ветер бросать мы больше не будем. Вот и все, что я собирался сказать. — Тут он неожиданно повернулся на стуле, и его палец изобличающе указал в сторону двери: — Теперь ты, Малта. Ты что, подслушивать взялась за старшими? Если ты желаешь поступать, точно пронырливая девочка-служанка, я тебя быстренько и работать вместе со слугами приставлю…

Малта вновь высунулась из-за угла, за которым стояла. Вид у нее был в достаточной мере напуганный:

— Прости, прости, папочка. Я просто хотела дождаться, пока вы с мамой кончите говорить. Мне надо тебе что-то сказать…

Кайл испустил страдальческий вздох. И скосил глаза на жену:

— Когда наконец дети будут приучены не перебивать взрослых, Кефрия?… Ладно, Малта, входи. Я вижу, ты все равно неспособна ждать вежливо и с терпением. Ну, что тебе?

Малта на цыпочках проникла в комнату, но потом, видя, что отец недовольно хмурится, быстренько подбежала. Встала перед ним и торопливо присела в поклоне. И объявила, стараясь не смотреть на мать.

— Тут недавно был летний бал… Мы не ходили туда из-за дедушки, я понимаю. Но через семьдесят два дня состоится бал в честь праздника урожая…

— И что?

— Я хочу пойти.

Отец раздраженно мотнул головой:

— Ну и в чем дело? Хочешь — и пойдешь. Ты же всегда ходила на балы. С шестилетнего возраста. Как и все члены купеческих семейств. Кроме тех, кто должен ходить в море, как я. Думается, кстати, я не успею вернуться ко времени этого бала. Но ты-то пойдешь и сама это знаешь. Чего ради пристала?

Малта украдкой глянула на мать, увидела неодобрение у нее на лице… и вновь самым честным образом уставилась на отца:

— А вот мама говорит, что в этом году мы, может, и не пойдем. Из-за траура по дедушке. — И набрала в грудь побольше воздуху: — А еще она говорит, что, даже если мы и пойдем, я еще слишком мала, чтобы шить мне настоящее бальное платье. А я, папочка, ну так не хочу идти на Осеннее Подношение в детском платьице!.. Ну почему Дейла Трелл во взрослом платье пойдет? Она мне ровесница!

— Делла Трелл на одиннадцать месяцев старше тебя, — вмешалась Кефрия. Она сама чувствовала, как вспыхнули у нее щеки. Как смела ее дочь прийти с этим к отцу? Тоже, нашла великую несправедливость! — И лично я весьма удивлюсь, — продолжала она, — если Дейла действительно будет на балу одета как взрослая. Я сама была впервые представлена на балу Подношения как женщина, когда мне уже стукнуло пятнадцать… даже шестнадцать почти! И потом, у нас же траур! Какие обновки? Нам не подобает…

— А платье может быть и темным. И Карисса Крев почему-то ходила на бал всего через два месяца после того, как умерла ее мать!

— Мы, — сказала Кефрия твердо, — пойдем на осенний бал только если твоя бабушка это одобрит. А я не думаю, чтобы она одобрила. Но даже если мы пойдем, ты будешь одета так, как подобает девочке твоего возраста.

— Ты меня одеваешь, как маленькую! — выкрикнула Малта. Она прямо-таки надрывалась от горя и несправедливости. — А я больше не маленькая! Папа! Папочка!.. Она меня заставляет ходить в юбках до щиколотки!.. С рюшками и оборками по краю!.. Все боится, что я по лужам бегать начну! И волосы заплетать заставляет, как будто мне семь лет, и бантики на воротничке завязывать, и носить только цветы, а украшения не разрешает, и…

— Хватит! — попробовала Кефрия приструнить дочь. Но тут, к ее несказанному удивлению, Кайл раскатисто рассмеялся.

— Ну-ка, Малта, поди сюда. Только сперва слезки утри. Вот так. — И, когда дочь приблизилась, усадил ее к себе на колени: — Значит, ты думаешь, что уже доросла одеваться как взрослая женщина? Этак ты скоро потребуешь, чтобы мы поклонникам в гости к тебе ходить разрешили.

— Папочка, осенью мне уже будет тринадцать… — начала было Малта, но он прижал палец к губам:

— Ш-ш… тихо. — И посмотрел через ее голову на жену. — Допустим, вы пойдете на бал, — начал он осторожно. — Ну и что страшного произойдет, если на девочке будет бальное платье?

— Но она еще маленькая!.. — вскинулась Кефрия.

— Да уж прямо, — улыбнулся Кайл. В его голосе звучала отцовская гордость. — Скажешь тоже. Посмотри внимательнее на свою дочь, Кефрия. Маленькие девочки не бывают такими… округлившимися. Как говорила моя матушка: «Мальчик становится мужчиной, когда делается способен доказать свое мужество. А девочка становится взрослой женщиной, когда ей приходит желание повзрослеть». — Он погладил туго заплетенные волосы Малты, и она ответила ему сияющим взглядом. Потом с мольбой посмотрела на мать.

Кефрия попыталась не показать, какое потрясение испытала. Вот уж чего она никак не ждала, так это того, что муж примет сторону дочери.

— Кайл, — выговорила она. — Малта. Но это же… как-то нехорошо… так не принято…

— И что тут нехорошего? Кому что повредит? В этот год или на следующий — велика ли разница, когда именно она станет надевать длинные юбки. Лишь бы они ей шли…

— Но ведь ей всего двенадцать…

— Почти тринадцать! — Малта почувствовала слабину и принялась усердно давить. — Ну мамочка, ну скажи «да»! Ну пожалуйста! Скажи, что в этом году я пойду на Осеннее Подношение и буду одета в настоящее взрослое бальное платье…

— Нет. — Кефрия была намерена до последнего стоять на своем. — Я сказала: мы пойдем, только если твоя бабушка того пожелает. Иначе это будет против всяких приличий. И ты меня не переубедишь.

— Но если мы все-таки пойдем? Если? — принялась канючить Малта. И снова повернулась к отцу: — Ну папочка, ну скажи, что если мама позволит пойти на бал, то у меня будет взрослое платье…

Кайл обнял дочь, прижимая к себе.

— Может, на этом и договоримся? — предложил он Кефрии. И обратился к Малте: — Итак, ты идешь на бал только если идет твоя бабушка. И чтобы мне никакого нытья по этому поводу. Но если она решит идти, ты тоже идешь, причем в бальном платье.