— На борту этого корабля нет рабов! — торжественно заявил Са'Адар.

Уинтроу пропустил его слова мимо ушей. И ждал, пока женщина не ответила ему медленным кивком.

— Если ты заручился словом моего капитана, то, стало быть, вот тебе и мое, — буркнул Соркор.

— Ну и отлично, — объявил Уинтроу. Повернул голову и обратился прямо к Са'Адару. — Все с дороги! Надо проводить пиратского капитана в бывшую каюту моего отца и уложить там в постель. А мой отец пусть пойдет в каюту Гентри и там отдохнет. Его ребрами я займусь позже.

Глаза Са'Адара сузились… Что творилось в эти мгновения у него в голове, Уинтроу не взялся бы сказать. Ясно было только одно: этот человек ни с чьим словом считаться не пожелает. Даже с тем, которое сам даст. Надо будет держать ухо востро…

Рабы подались в стороны, освобождая проход на корму. Одни сдвинулись неохотно, другие бесстрастно. Кое-кто смотрел на Уинтроу и, похоже, припоминал мальчугана с ведерком воды и влажной, прохладной тряпицей. Уинтроу проводил глазами отца, которого повели в каюту покойного Гентри. Кайл Хэвен не оглянулся на сына и ни слова ему не сказал.

Уинтроу решил для пробы испытать, сколь далеко простиралась его власть. Он посмотрел на «расписных», стоявших подле Са'Адара.

— У нас на палубах беспорядок, — заметил он негромко. — Надо убрать канаты и парусину и все хорошенько отмыть. А потом заняться нижними палубами и трюмом. Свободным людям не пристало валяться в грязи!

«Расписные» косились то на Са'Адара, то на него… Вмешался Соркор:

— Не худо бы вам послушать мальчишку, он дело говорит. А если не его, так меня! Главное — это должно быть сделано, причем как можно быстрей. Ну-ка, живо все за работу! — И отвернулся от них к своей собственной команде. «Расписные» один за другим отошли от Са'Адара, занявшись уборкой. Жрец остался стоять, где стоял. — Кори — к штурвалу! Брик — за старшего на палубе! — отдавал распоряжения Соркор. — Поднимете якорь и поставите паруса, как только «Мариетта» двинется с места! Идем назад, в Бычье устье! Живей, ребята, живей! Покажите им, как настоящие матросы работают! — Старпом окинул глазами медленно разбредавшихся «расписных» и заметил жреца: тот все так же стоял на месте, сложив руки на груди. — А ты что к палубе присох? Работы на всех хватит! Ждешь, пока Брик тебя носом во что-нибудь ткнет?

Ему понадобилось два шага, чтобы оказаться рядом с Уинтроу. Мальчик больше не угрожал его капитану — он его просто поддерживал. Могучий старпом поднял Кеннита на руки с такой осторожностью, словно спящего ребенка потревожить боялся. И улыбнулся Уинтроу, показав больше зубов, чем ощерившийся бульдог:

— Ты наложил руки на капитана — и ухитрился остаться в живых. Знай, второго раза не будет!

— Нет. Надеюсь, мне не понадобится, — ответил Уинтроу. Правду сказать, в животе у него было холодно, но не из-за оскала Соркора, а из-за черных глаз женщины, неотрывно устремленных ему в спину.

— Я тебя в каюту отнесу, кэп? — предложил Соркор.

— Только после того, как меня представят кораблю, — возразил Кеннит. Он заставил Соркора поставить его на палубу и… принялся охорашиваться, разглаживая кружево на рубашке…

Уинтроу невольно улыбнулся:

— Я рад буду представить тебя Проказнице, капитан.

Однако сердце у него упало, когда он увидел, как медленно и осторожно, с каким мучительным трудом тот пробирался на бак. Этого человека поистине поддерживали только самолюбие и железная воля. Если то или другое изменит ему — он обречен. Если он сдастся, лучшие врачи мира уже не смогут его спасти. Но доколе он намеревался жить, у Уинтроу в его целительских трудах имелся могущественный союзник.

Трап, что вел на бак, явился для капитана препятствием почти неодолимым… Соркор как мог старался и поддержать Кеннита, и достоинство его притом соблюсти. Этта же, опередившая всех, свирепо повернулась к пялившимся рабам.

— Вам что, делать больше нечего, кроме как глазеть? — спросила она зло. И обратилась к Брику: — Там, внизу, в трюмах, наверняка есть больные. Пусть те, кому нечего делать, помогут выносить их на воздух…

Кеннит выбрался наконец на носовую палубу. Этта попыталась поддержать его под руку, но он лишь отмахнулся. Когда наверх взобрался Уинтроу, Кеннит, опираясь на костыль, дошел уже почти до форштевня.

Проказница оглянулась на него через плечо… Смерила его взглядом зеленых глаз. И негромко, сдержанно приветствовала:

— Капитан Кеннит.

— Госпожа моя Проказница, — ответил он. И отвесил поклон. Не столь низкий, как подобало бы здоровому человеку, но уж всяко это был не просто кивок. Выпрямившись же, он начал смотреть на нее не менее пристально, чем она — на него. Уинтроу стало немного не по себе, ибо ноздри капитана раздувались, а в восхищенной улыбке была-таки изрядная доля алчности. Так или иначе, его неприкрытый восторг не оставил Проказницу безучастной. Разволновавшись, она очень девическим жестом поднесла руки к груди. Улыбка Кеннита только сделалась шире. Глаза Проказницы округлились, но на устах появилась ответная улыбка. Она просто не смогла ее удержать.

Она первой нарушила молчание.

— Ума не приложу, чего ты от меня хочешь, — сказала она. — Зачем ты пытался присвоить меня именно таким образом?

Кеннит сделал еще шаг вперед.

— Ах, моя повелительница ветра и волн, стремительная и прекрасная! Мое желание таково, что проще и не выдумать. Я желаю сделать тебя своей. А потому мой первый вопрос к тебе: чего бы ты от меня хотела? Что мне сделать, дабы завоевать тебя?

— Ну, я не… Никто еще никогда… — Она замялась, смутившись, и повернулась к Уинтроу: — Я принадлежу Уинтроу, а Уинтроу принадлежит мне. И нам обоим с ним пришлось убедиться, что этого ничто не в силах переменить. И уж конечно, ты не сможешь встать между нами.

— Так говорит всякая девушка, любящая своего брата. Но потом является возлюбленный и похищает ее сердце.

Уинтроу просто не находил слов. И, кажется, сходные чувства испытывала женщина Кеннита. У нее даже глаза превратились в щелки, точно у кошки, встретившей недружелюбного пса. «Ревность, — сообразил Уинтроу. — Она ревнует его из-за нежностей, расточаемых им кораблю… А я? — И пришлось честно сознаться: — Я тоже ревную, потому что Проказницу явно смущают и радуют его комплименты…»

У нее даже румянец прорезался на деревянных щеках, и дыхание, колебавшее прикрытую ладошками грудь, сделалось чаще.

— Я не женщина, а корабль, — заметила она. — Моим возлюбленным ты быть не можешь.

— Не могу? А разве я не поведу тебя по волнам, которые ни один человек еще не решался рассекать, разве мы вместе не увидим земли и берега, о которых издавна слагают легенды? Разве мы вместе не окажемся под небесами, где горят звезды, коим еще не даны имена? Разве мы вместе не сложим такую повесть о наших странствиях, чтобы весь остальной мир язык проглотил от благоговения и восторга? Ах, Проказница, говорю тебе: я непременно завоюю тебя. Говорю тебе это и ничего не боюсь!

Она смотрела то на Кеннита, то на Уинтроу. Смущение необычайно красило ее, а паче того хорошела она от слов капитана.

— Что бы ты ни говорил, а место Уинтроу рядом со мной ты не займешь, — выговорила она наконец. — Мы с ним семья.

— А я и не собираюсь занимать его место, — с теплотой в голосе сказал ей Кеннит. — Мне оно ни к чему. Если при нем тебе безопаснее — да пусть остается с нами хоть навсегда! — И вновь он ей улыбнулся, улыбка была озорная, даже хищная и вместе с тем мудрая: — С кем, с кем, а со мной тебе, госпожа моя, о безопасном существовании останется только мечтать! — Он скрестил руки на груди, и — нога не нога, костыль не костыль! — умудрился предстать великолепно лихим: — Я-то тебе в младшие братишки ни в коем случае не набиваюсь!

Как ни увлекся он ухаживанием за Проказницей, несчастная нога дала о себе знать. Жестоко и в самый неподходящий момент. Он ахнул от боли, и улыбка погасла, сменившись гримасой страдания. Он поник, шатнулся — и тотчас рядом с ним возник Соркор.